Рослин устало потянулась и одеревеневшими пальцами принялась затягивать тканевые шнурки платья, поминутно бросая беспокойные взгляды на дверь. Ей все время казалось, что вот-вот дерево заскрипит, послышится хриплый смех, в нос ударит смрад хмельных напитков, и из-за двери покажется безобразное угловатое лицо её мужа, день ото дня приходящее к ней в ужасных кошмарах. От одной мысли встречи с этим человеком лицом к лицу холодок медленной змеёй прополз по коже и процесс пошел быстрее. Когда-то ей даже казалось, что она влюблена в своего мужа. Когда-то она ласкала его щетинистое лицо робкими руками, когда-то её глаза светились преданностью и счастьем. Это было так давно, может быть и в другой жизни. В этой же она не знала других чувств, кроме страха и отвращения.
Рослин казалось, что даже с такими обстоятельствами она может смирится. Может перетерпеть и боль, и унижения, и косые взгляды, и осознание своей ничтожности, лишь бы никогда не видеть его лица, никогда не ощущать его рук на своем теле. Он брал её грубо, сзади, точно необузданный кобель, и никакие стоны и слезы не могли разжалобить это чудовище. А после все он, преисполненный удовлетворением выполненного долга, засыпал на их брачном ложе, а Рослин, обхватив живот трясущимися руками, грешно молила о том, чтобы больше не иметь детей. По крайней мере, не от него. Вспоминая маленького мальчика - сыном девушка не могла его назвать - и до жути похожие на отцовские карие глаза и пшеничного цвета волосы, невольно к горлу подбиралась тошнота. Она не любила своего сына, но любила детей. Но уж лучше не иметь семью вовсе, чем порождать таких же выродков, как и её муж. Уж лучше не иметь мужа вовсе, чем иметь такого, как этот. Одно его присутствие словно отравляло воздух, что уж говорить о полуночных сношениях? Никакие ванны не могли вернуть ощущение чистоты; после прикосновений Рослин было противно от самой себя. Она чувствовала себя искупавшейся в помоях.
Кое-как закончив со шнуровкой, она поспешно обулась, схватила со стола расческу и подошла к зеркалу. Отражение показалось ей смутно знакомым, но девушка, выглядывающая из зеркала была больше похожа на приведение. Белая как у покойника кожа, потрескавшиеся губы с запекшейся кровью в уголке рта и размером с кулак синяки под глазами. Рослин попыталась скрыть свежий ушиб на щеке волосами, но как она не старалась, расплывчатый синяк все равно проступал из под жидкой шевелюры. Плюнув на внешний вид, девушка аккуратно положила расческу на тумбу, открыла дверь, с облегчением заметила развалившуюся тушу на кровати и прошмыгнула на улицу, не забыв прихватить с собой шерстяную шаль. Вся проеденная насекомыми, ну и пусть. Зато бушующий морозный ветер не был ей угрозой, хотя кости так и завывали от холода, требуя уютного замка. При мысли о замке в груди у Рослин потеплело. Там Мод, которой можно выплакаться, не боясь быть отверженной. Там нет её мужа. Там тепло, сухо и чисто. Чем не идеальное место о котором бедная англосаксонская дева могла только мечтать? А трудная работа это уже детали.
На работу она никогда не опаздывала, иногда даже приходила заранее, лишь бы не попасться с утра под горячую руку. Каждый день своей работы она проводила на ногах и с влажными тряпками в руках, но ей было с лихвой достаточно и этого. Когда же руководящая женщина торопливо схватила её за руку и уволокла вверх по лестнице, где располагались спальни высокопоставленных лиц, по дороге объясняя в чем дело, Рослин впервые стало неуютно на работе. Ей велят прислуживать у мужчины! У барона! Или у графа. Не очень разбираясь во всех этих званиях, ей было привычно сужать всех господ до звания лорда. Но, так или иначе, Рослин ещё не доводилось быть фрейлиной у лордов и, честно говоря, такая честь не пришлась ей по вкусу. Она хотела было вырваться, но руки и ноги не слушались, а резкий и властный голос звенел у неё над ухом духовым горном. Рослин и не заметила, как она оказалась уже у двери, занося руку для стука, все в той же дырявой шали с подбитой щекой и кровавой губой. В спешке она совсем забыла привести себя в порядок. Она постучала в дверь и робко, очень тихо пропела: - М-милорд... можно мне войти?

Для Рослин понятие "мужчина" всегда сужалось до воспоминаний о своем муже. В свои почти семнадцать ей не довелось ни разу прислуживать мужчине, кроме своего мужа, как не довелось и видеть кого-нибудь в обнаженном виде. И особенно знатного мужчину. И тем более молодого, привлекательного мужчину с рельефным телом и сильными мускулами. Стояла она в мягко говоря не роскошном виде даже для служанки, с едва раскрытым скорее от смущения, чем от удивления ртом, с пылающими щеками и бегающими глазами. И вначале даже не поняла, когда юный лорд снизошел до англосаксонского языка, чтобы попросить её помочь ему одеться. Но отреагировать Рослин не смогла - руки точно стали тряпичными, а ноги приросли к полу. Хотелось отвернуться, закрыть глаза руками и убежать, но страх словно мечущий хлыст  не давал ей сделать и шагу.
А мужчина был не из терпеливого десятка. Ругнувшись, он начал натягивать на себя рубашку, но спросонья запутался и предстал перед Рослин в совершенно ином виде - смешном и каком-то даже деревенском, с синяками под глазами от усталости и взлохмаченной прической. Девушка побоялась усмехнуться вслух - ведь за такое неуважение можно было и схлопотать - но улыбка все-равно непрошеной гостьей выступила на лице. Кое-как справившись с верхней одеждой, лорд лениво сполз с кровати и выпрямился во весь свой рост, да так, что у девушки не осталось сомнений в своей принадлежности к роду пугливых грызунов. Мужчина казался таким статным и высоким, как сама честь, и даже сравнение его со своим мужем - пьяницей и уродом - показалось ей сущим кощунством.
  -  Ну постель-то ты застелить сумеешь? - Вновь рявкнул мужчина и его голос подстегнул девушку как бич.
  -  К-конечно, милорд, - ответила Рослин и робко двинулась с места к постели и неумело, точно впервые начала расправлять простынь. Пальцы сделались деревянными, ткань не слушалась и то и дело падала и вырывалась. Казалось, ещё немного и мужчина ударит её за её тупость и нелепость. От осознания этого работа пошла продуктивнее. Закончив с постелью, девушка обернулась на мужчину, ожидая новых указаний. Сердце перестало биться так сильно: немного пообвыкшись, все уже не казалось таким страшным. И видя постепенно заканчивающийся запас терпения у молодого барона, Рослин не побоялась предложить ему свою помощь. Может быть, она сможет его хоть чуточку смягчить?..

Дыши. Только дыши. Ровно, спокойно, все хорошо. Страх и тупая боль, разливавшаяся свинцом по телу, начали отступать; отчего то задеревеневшие пальцы расслабились, протяжный вой сердца перестал отдаваться в ушах. Рослин вдохнула полной грудью и, наконец, осмелилась посмотреть в глаза барону, но не найдя там ничего, кроме острого раздражения, поспешила отвести взгляд. Взор скользнул по богато украшенной мебели, по стене и наткнулся на большое, во весь рост зеркало. И даже будучи несколько дальнозоркой, она все равно заметила у себя на щеке и на лбу два расплывшихся, темно-лиловых синяка. Ей захотелось провалиться сквозь землю от стыда: как она могла забыть и не привести себя в порядок?! Тем более, перед таким важным гостем.
Рослин хотелось сорваться с места и убежать, но она мужественно оторвала взгляд от пола и едва взглянула на мужчину. Уж будь что будет. Быть может, он тоже её ударит, чтобы пошевеливалась. Или накричит и позовет главную... эту тварь, которая не терпит промахов и уж её то оплеухи будут даже сильнее и горше, чем удары любого мужчины. Но былая злость и раздражительность исчезла из глаз красивого лорда - по крайней мере, по отношению к Рослин - он даже вытянул руку и легонько прикоснулся к синяку кончиками пальцев. Но для девушки даже это прикосновение почувствовалось как удар, точно с неё сорвали скальп и оставили голую кожу. Она нервно облизала губы, почувствовала кровь и вновь чуть не поддалась эмоциям, но слезы сдержала и продолжала стоять мраморной статуей, как её учили, чтобы этот мужчина ей не говорил. Но на вопросы ей наказывали отвечать и она ответила как и подобает любой леди, любящей своего мужа:
  -  Я разозлила своего супруга, - невысоко поднятая голова кричала о твердости её слов, но трясущиеся губы и руки обличали ложь. Впрочем, любой простолюдин мог бы догадаться, что она лжет, лишь заглянув ей в глаза.
Как показалось Рослин, барон не выявил никакого желания продолжать беседу и отошел к обитому бархатом или кожей, или вовсе некой непонятной тканью сундуку, не торопясь раскрыл его и что-то щедро зачерпнул со дна. Девушка расслабилась и сгорбила плечи: мужчина уже и думать забыл об этом разговоре. Настроение расцветало словно медленно раскрывающийся бутон. Сейчас, ей казалось, барон оденется и уйдет по своим делам; она здесь закончит и сегодня его уже не встретит. Да даже если и встретит - ну и что? Даже некоторое подобие улыбки хотело вырваться на её уста, но Рослин мысленно стегнула себя хлыстом. Улыбка - моя служанка. Она должна появляться только по моему приказу, думала девушка. И вообще, любые эмоции должны давать о себе знать только если я этого хочу.
Но следовать своим наказам девушка смогла недолго. Ровно до того момента, как барон появился рядом с горкой золотых монет в ладонях. Каждая из монет стоила дороже, чем все её убранство в доме, а всех монет могло бы хватить на покупку её, её мужа, лошади и вообще всего, что у неё было. И все эти деньги ей предлагает барон! Купить.. что? Одежду... лекарь, синюшность.. что он несет? Рослин хотелось вскрикнуть от негодования, но спертый воздух дал возможность только на негромкий звук удивления.
  -  Я... м-милорд, что вы, - служанка скованно улыбнулась, - я не возьму. Я не могу. Меня накажут. - От неимения достаточно связанных мыслей ей приходилось говорить максимально примитивными предложениями. - Я... я просто не возьму. Простите меня. Вы очень добры.
Рослин почтенно склонила голову и отступила на шаг назад, не зная как отказ может повлиять на мужчину.